(Личные воспоминания священномученика Сергея Голощапова об отце Иоанне Кронштадтском)
Прошло с тех нор много лет, когда я впервые услышал об отце Иоанне Кронштадтском, но все это так мило, так дорого для сердца, что кажется родным и недавним. На всех этих воспоминаниях лежит печать чего-то трогательного, потрясающего до слез, согревающего душу чем-то теплым и святым. На образ о. Иоанна, на все мои воспоминания о нем точно наброшена какая-то дымка, облачко чего-то поэтично-прекрасного, освещенного лучами веры и любви, согретого теплотою того огни, которым горел этот праведник.
Я был еще ребенком, когда в нашем доме впервые узнали о дивном пастыре. Однажды моя мать пришла от своей хорошей знакомой и сказала: «вот что говорила мне Т. В. В Кронштадте, за Петербургом, есть необыкновенный священник Иоанн. Его окружают толпы народа; он раздает деньги бедным, предсказывает будущее и исцеляет больных. Народ осаждает его тысячами»…
Как сейчас помню нашу маленькую квартирку, где весть об о. Иоанне впервые коснулась моего слуха, проникла в сердце, в самую душу и там глубоко запала. С тех нор мы все чаще и чаще слышали об отце Иоанне. О нем говорили часто наши родные и знакомые, о нем неслись печатно и устно новые и новые вести, ходило много толков в народе, и с той же поры мысль об отце Иоанне Кронштадтском уже не покидала ни меня, ни всех других членов нашей семьи.
Однажды, не помню, кто и по какому случаю говорил, но весь рассказ я запомнил. «О. Иоанн пришел в один дом. Толпа осадила его, пройти нельзя было. Один больной хотел было пройти в дом, но не мог. Он протискался к окну, перевесился в комнату. О. Иоанн подошел, взял его за голову руками, и больной исцелился… Мальчик был один, рассказывали еще, плохо учился, совсем наука не давалась ему. Подвели его к о. Иоанну; тот благословил его, и мальчик сделался первым учеником»… Слушаю я, бывало, эти рассказы, а мысль так и работает. Представляется почему-то мне, что дом, куда вошел о. Иоанн, был вот такой же, как наша квартирка. Вот в этой самой светленькой комнате стоит священник о. Иоанн. Я тогда еще не видал его портрета. Но удивительно, моя фантазия рисовала его очень похожим на действительного. И вот стоит о. Иоанн как бы в нашей комнате. А кругом народ и в доме народ и у окон толпа. Говор и шум стоят, давка и толкотня. Всем хочется повидать его, получить его благословение. И вот подводит к нему мальчика лет 10-12. Мальчик плохо учится, стоит в смущении и печали, головку нагнул. Родители просят за него о. Иоанна. И тот ласково гладит отрока, кладет свою руку на голову мальчика. Широкий рукав рясы касается его лица. И вмиг мальчик просиял, глазки засветились, премудрость открылась ему, наука теперь будет ему легка и понятна; кругом радость и любовь, ликование и счастье. И вот боковое окно в это время отворилось. Придавленный толпою к окну какой-то муж¬чина, с страдальческим лицом, просунулся до половины. Нагнулся, просит исцеления. Худой, больной, бедный, чуть не в лохмотьях. И подходит к окну добрый пастырь и берет в свои руки бедную голову страдальца… И он здоров. Выпрямляется… Шум в толпе. Дальше все, все исчезло — и комна¬та и о. Иоанн — все как бы слилось, сменилось и уплыло куда-то… И в душе только опять мысль об о. Иоанне.
Раз как-то сестра читала газеты. Кажется, это было в газетах. Служил где-то o. Иоанн. Опять народ окружал его стеною. Какой-то купец протянул ему конверт, а о. Иоанн взял конверт и, не распечатывая, подал его высокой худой бедно одетой женщине, что стояла здесь неподалеку. В пакете оказались 2000 руб., а женщина была несчастная вдова с малыми детьми. И опять рисуется мне какая-то церковь. О. Иоанн стоит у амвона в одной рясе, после службы, и благословляет народ… А народу, народу, просто страх сколько. Так и стоят вокруг непроходимою стеною. И вижу я, как какой-то толстый купец руку протянул, а в ней белый запечатанный конверт. Мелькает пакет над головами, рука тянется. Над сдержанным говором толпы слышатся голоса «батюшка! это Вам, примите». И, не глядя, протягивает о. Иоанн руку, не глядя берет конверт. Его взоры обращены в другую сторону и ищут кого-то. Нашел… остановился глазами… вот недалеко от него, несмело и робко, стоит высокая, худая, бедно одетая женщина. Покрыта платком, лицо испитое, щеки ввалились. На лице печать немого горя, скрытой тоски и думы. Она не смеет ни просить, ни говорить никому о своем положении. Не понимают и не дают ничего. А дома маленькие ребятишки, босоногие, в одних беленьких рубашонках. Худые, голодные, плачут, ручонки протягивают, есть хотят. Оставила их мать, побежала сюда за благословением к о. Иоанну, а сама думает о них: «что-то они, бедненькие, как теперь?» Придет домой, они ручонки проищут: «мама, поесть» — а дать нечего. И стоит она робко в толпе, ждет, когда ей очередь придет под благословение подойти. А о. Иоанн уже увидал ее. Взглянул на нее своими чудными очами и протягивает ей конверт: «возьми по себе». Женщина думает, что это записка какая-нибудь, рвет конверт, а гам все денежные бумажки… и плачет женщина и радуется. И к ребятишечкам прибежит она теперь и всего, всего даст им поесть. И кругом плачут и радуются, узнали, что она несчастная вдова, узнали и об ее радости… И снова все сливается, все уплывает куда-то далеко, в область грез, и кажется, что все это только мой сон, а не произошло где-то в действительности.
Вскоре попало к нам в дом сочинение о. Иоанна. Это была книжка лубочного издания: «Объяснение на девать блаженств евангельских», со¬ставленное о. Иоанном. Я еще тогда только что выучил печатные буквы. Этим печатным шрифтом, не умея читать, я, буква за буквой, списывал это изучение о. Иоанна и заставлял взрослых читать, что списал. Впрочем, я больше глядел на обложку, где был на зеленой бумажке напечатан портрет о. Иоанна. Он казался мне молодым и даже немного похожим на Иисуса Христа. Меня интересовала его внешность даже; по одежде и по отворотам его рясы я видел, что она шелковая.
С тех пор прошло много лет. Я имел в руках и перед глазами много сочинений о. Иоанна и массу его портретов, но эта лубочная книжка цела до сих пор у меня, и я храню ее, как драгоценный памятник моих детских представлений об отце Иоанне.
Бежали годы за годами, все менялось вокруг, менялось положение нашей семьи, лишь мысль о великом молитвеннике пред Богом, о. Иоанне Кронштадтском, никогда не изменялась и всегда с равной силой царила в уме как моем, так и моих близких. Часто заочно моя мать обращалась к нему с горячей просьбой помолиться о том или другом деле за нас пред престолом Божиим. При этом она говорила, что замечала, когда о чем попросит его, то исполняется. Этой заочной просьбе к нему она и меня научила. И пишущий эти строки сам много раз, попросив о чем-либо заочно молитв о. Иоанна, получал желаемое. Два случая в нашей семье особенно укрепили веру в силу молитв незабвенного о. Иоанна. Однажды у моего брата, который жил в то время в Подольске (Московской губернии) единственный сын, мальчик двух лет, заболел воспалением легких. Ребенок мучился страшно, Жизнь его была в опасности. Тогда-то послали телеграмму в Кронштадт, прося отца Иоанна помолиться о болящем младенце. Много лет спустя у того же брата заболела очень тяжело жена его. У нее было воспаление спинного мозга. Страдания ее были невыразимы. Мы отчаялись видеть ее живою. Только скрытая в сердце надежда на Бога еще заставляла верить в возможность благополучного исхода. Несколько недель больная не могла пошевелиться; постель нельзя было поправить. Наконец решились переложить больную. Муки ее были выше всякого описания. Тогда муж послал опять в Кронштадт, прося молиться великого пастыря.
Оба раза ответа на телеграммы не было. Да его и не просили. Но зато заметили, что в тот час, когда телеграмма должна была попасть к о. Иоанну, больным делалось легче. С этой минуты оба раза дело шло на поправку, и как в первый раз мальчик, так теперь и мать его выздоровели. Последняя почувствовала облегчение именно в день Благовещения Пресвятой Богородицы.
Снова потекли года за годами. Начиналась пора моей юности, а я все еще ни разу не видел дивного кронштадтского пастыря. Много толков, много речей я слышал о нем. Слава его неслась далеко по всей России. Многие из моих родственников и знакомых видели не раз отца Иоанна, удостаивались слышать его речи, получать его благословение. Все это возбуждало во мне страстную жажду видеть его, получить его благословение. Мало-помалу это скрытое внутри влечение превратилось в открытое неудержимое желание видеть знаменитого пастыря. Я расспрашивал о нем везде и всюду, где только было можно, или речь заходила о нем. Что-то непонятное, сильное захватило меня, влекло к нему неудержимо, и я завидовал счастливцам, имевшим возможность хоть мельком повидать о. Иоанна…
Однажды мать моя возвратилась из Москвы с необыкновенными вестями. Она видела о. Иоанна. Случайно проходя мимо дома г-жи Дюгамель (около Мариинской больницы), она увидела у ворот толпу народу. Оказалось, что во дворе в доме Дюгамель находился о. Иоанн. Во двор никого не пускали. Прислуга вела разговор с толпившимся пародом, рассказывала, что о. Иоанна осаждают каждый день посетители, еще больше письма, что ему нет возможности принимать всех, читать и вести всю корреспонденцию. Наконец, ворота отворились, и из глубины двора выехала карета. В ней сидел о. И. Кронштадтский. Он поклонился собравшемуся народу и благословил его. Многие кинулись к карете, хватались за колеса. Мать моя не могла лезть в эту давку, да и видела всю ее бесполезность…
Хоть и мало и очень мало, а все же мать моя видела чудного молитвенника. Во мне желание видеть его разгорелось еще сильнее. Я стал ходить с осторожностью по улицам, приглядывался и прислушивался, чуть только где видел собравшийся кучкою народ: не ждут ли о. Иоанна, не здесь ли он где-нибудь в доме? Как-то раз проходил я по Лесной улице. Вижу, у одного дома куча народу, человек в 50. — «Что это здесь народ дожидается?» — спрашиваю я с замиранием в сердце.
«Работы дожидаются, тут вот на заводе», — отвечали мне. В подобных случаях разочарование всегда смешивалось с сомнением: не обманывают ли? Батюшка не любит, когда много народу собирается, вот и боятся, что соберется огромная толпа, а так-то стоит человек двадцать народу, он выйдет и благословит каждого. Иногда я не верил ответам толпившимся где-нибудь, и сам стоял с ними несколько времени, пока более или менее не убеждался, что о. Иоанна здесь нет…
Несколько раз мне приходилось проходить мимо дома Дюгамель. Всякий раз, идя мимо, я внутренне надеялся встретить здесь о. Иоанна. Надежды были ли напрасны. Этот уединенный дом за высоким забором, на пустынной улице казался даже нежилым. Его ворота большею частью были затворены и никого не видно. Однажды, впрочем, я увидал у ворот сторожа. Подошел к нему и стал расспрашивать об о. Иоанне. Сторож отвечал, что сам не знает о дне приезда о. Иоанна в Москву, что по большей части эти приезды бывают неожиданно, да батюшка и вообще народ избегает…
Однажды летом я давал уроки двум мальчикам в Сокольниках. Семья была простая и религиозная. Придя как-то раз на урок в жаркий летний день услыхал, что о. Иоанна ждут на даче Дружинина. Я попросил у родителей учеников, нельзя ли урок начать попозднее, и, взяв с собой обоих мальчиков, отправился на дачу Дружинина.
Дорогой младший из моих учеников развивал мысль, что вероятно, когда поедет о. Иоанн, то зазвонят во все колокола, так как о. Иоанн выше всякого архиерея. Пришлось его разубеждать… Пришли к даче. Ворота отворены у ворот дворник. Во двор никого не пускают, а о. Иоанн еще не приезжал. Постояли мы, постояли, так и воротились ни с чем…