Деревенские богомольцы
(картинка с натуры)
Тетка Аксинья молилась в этот день особенно усердно. Еще с утра она решила сходить в церковь, и весь день прошел для нее в этой готовности помолиться: “такой стих нашел”, – говорила сама Аксинья. Народу было много. Тесно и жарко. Вернувшиеся с поля крестьяне все больше наполняли небольшой храм, а тетка Аксинья этого не любила. Она всегда старалась стать так, чтобы ей никто не мешал, и широко перекрестясь, стать на одно колено, а потом на другое и, положив земной поклон, опять также медленно подняться. А сегодня как раз, будто наперекор ее настроению, как будто именно для испытания ее твердости и глубины ее веры и молитвы, ее теснили со всех сторон сермяги и кожухи.
Прошло с полчаса. Служба шла своим чередом. Но вот молодой парень, стоявший перед ней, помахав перед грудью правой рукой и сделав несколько странных движений всем телом, как будто в судорогах, повернулся и вышел, сочтя вероятно, что и так ему уж слишком обязаны ща его посещение. Аксинья облегченно вздохнула. Ей стало свободнее. Но вслед за парнем и ее мысли унеслись в свою хату. “Небось, пошел домой чай пить? А мой то, тоже небось чай пьет. Ведь нет того, чтобы скотину прибрать или в сенца крышу поправить. А ведь овцы то по уши в грязи сидят”, – думала Аксинья, кладя широкие русские кресты.
Вот что-то запели, да громко так. Аксинья стала опускаться на колени; вдруг она заметила, что у стоявшей перед ней соседки Федосьи были надеты новые полусапожки, так и блестевшие чуть запачканными подметками.
– “Ах ты, лиходейка”, – думала Аксинья, нарочно согнувшись, опершись на руки и разглядывая медные гвозди в подметках Федосьи.
– “Знаю ведь, что дома то курицы нет, мыши то и те перевелись, а вот уж полусапожками то пофорсить надо”. Зло взяло Аксинью.
– “Ишь ты, как он об ней заботится, да даром, что Филофеем зовут. И за что он ее так балует”.
И Аксинье неудержимо захотелось наступить Федосье на ногу, чтобы испортить ей полусапожки, в предвкушении этого удовольствия, она поднялась и стала класть еще глубже поклоны.
“Вот погоди ужо, будет у Гришутиных посиделка, уж я тогда с ней расквитаюсь”.
За что расквитается, Аксинья сама не знала. Она только чувствовала себя глубоко обиженной.
“И нет-то мне, горемычной, долюшки”, – думалось ей, – “и никто-то меня бесталанную не пожалеет”. Она старалась с силой зажмурить глаза, чтобы выжать слезу, но у нее ничего не выходило. Это занятие немножко рассеяло ее тяжелые мысли, она стала разглядывать расписной потолок храма. В это время коренастый, здоровый Софроний, протискиваясь вперед, толкнул Аксинью, покачнув ее своим здоровым телом. Вскипело сердце у Аксиньи.
“Ах ты, квашня семиведерная”, – прошипела она, сильно отвечая ему локтем в бок, – “привык со своими лошадьми-то”, – думала она, – “Господи, прости моя согрешенья”, – бухнулась Аксинья на колени.
Служба кончилась. Во все стороны поползли вереницы крестьян. Аксинья была особенно довольна, она повидалась с кумой, позвала сватью рубить капусту и погрозилась издалека Федосье, посулив ужо прийти на посиделку. Редко ей выпадал такой удачливый день.