Помнится мне, в опустевшем приделе,
Возле колонны, у ниши в стене,
Где лишь лампады, мерцая, горели, —
Было так сладко в святой тишине…
Строгостью веяло с иконостаса,
Замерли темные лики святых,
Образ суровый смоленского Спаса
Строго глядел из под риз золотых.
В строгости неба забота дышала, —
Радостью правды наполнилась грудь;
Смерть, притупив ядовитое жало,
Жизни давала завистливо путь.
Вечного Бога святые законы
Были так внятны в полуночный час,
Не было, кажется, в мире препоны,
Бога-Отца отделявшей от нас.
В тайне прощенья воскресли надежды,
В юной душе расцветает весна,
Тихо смежаются тонкие вежды,
Слезка на них, как брилльянтик, ясна.
— «Бога любить, и за ближних молиться,
Жизнь всю, как жертву, Христу принести», —
Ангелы Божьи должны бы склониться,
В вечную книгу обет занести.
Радостно шепчет, а глазки так ясны.
Детски лепечет святые слова…
Боже! Как эти минуты прекрасны!
Выше и чище их я не знавал.
Юность святая, под светом Христовым
Пышно и нежно расти и цвети.
Чудом на землю, прекрасным и новым,
Юность святую хочу я свести…
Свечечкой тихой гори, моя детка,
Звездочкой ясной мне в жизни мерцай
Чистая радость бывает так редко…
Ну, до свиданья, покамест,
прощай…
октябрь 1929 г.