В 9 ½ часов вечера 19-6 июня я чувствовал, что мне предстоит большая скорбь. Что-то будет? Не могу ни читать, ни писать, ничего.
Дорогие братья и сестры. Не могу не сказать вам, или скорее тем, кто поймет это. О скорби моей, скорби, которая просто захватывает меня. Волею Божией мне было суждено прийти к вам в этот святой храм, войти в вашу среду, сродниться с вами и потрудиться для вас. И я трудился, насколько хватало у меня уменья и сил. Господь не благословил меня в личной жизни и по-видимому указывал путь совершенного отдания себя для страждущего человека. Но с детства никогда не покидали меня скорби. Вся жизнь представляется как непрерывная цепь этих скорбей, то внутренних, то внешних. По себе испытал, как невыносимо безотрадно бывает страдать одному, без помощи, без поддержки, без утешения, без сочувствия. И я пошел на чужие голоса, которые раздавались со всех сторон. И для меня это было утешением. Я нашел новую многочисленную семью, принявшую было меня, как искренно полюбившего их друга, брата, отца. И много скорбей пришлось мне перенести от не понимавших меня людей.
Но теперь от кого мне недоставало принять чашу? Ядущие со мной хлеб подняли на меня пяту свою! Ближнии мои и искреннии мои отдалече мне сташа. Если бы это был враг мой, я укрылся бы от него. Ты же человече, единодушне, друг мой и знаемый, который вместе со мною наслаждался брашен, даже в дом Божий входили единомышленно.
И вот, один не доверяет; другой подозревает; третий негодует; иной отвращается. Многие не понимают. Но пусть так. Пусть бы это относилось только ко мне. Аз претерпел бых убо. Но мы не спасаемся, мы как младенцы, вместо того, чтобы по апостолу, быть уже самим учителями, мы все еще не знаем и азбуки веры. Азбуки духовной жизни. Мы не внимательны к Божией службе, невнимательны к молитвам, не утверждены в вере. А многие разбегаются, как бы слыша чужой, незнакомый глас.
Но пусть кто другой делает больше, мне только думалось всегда, что не в силе Бог, а в правде и в любви. Неужели вы не понимаете, что каждая душа ваша мне дороже всего мира? Кто и что заставило бы меня нести столько за вас на плечах своих?
Но говорю словами Златоуста, что не перестану говорить, пока хоть единственный будет в церкви. А один то может быть останется.