Из дневника священника Георгия Горева

Мне пришлось покупать гербовые марки для оплаты заявлений. Молодой кассир с ловкостью опытного дельца отрывал целые полотна марок разного достоинства и вслух считал, сколько должно все это стоить. У меня было восемь бумаг, которые нужно было оплатить. Я высказал ему свое опасение, что не сумею распределить верно этот пестрый веер на бумагах, но он с живостью возразил мне: «Так я и дал-то Вам марки специально с тем расчетом, чтобы Вам было легко их распределить. Смотрите, вот это на 400, здесь на 80, а вот эти — на каждую бумагу по 3 марки. Видите».
Я поблагодарил за любезность и отправился сдавать бумаги. Но при наклейке марок у меня их оказалось много лишних. Я несколько раз проверял количество марок, стоимость каждой бумаги, общую сумму, и все-таки оставалось ровно столько же марок, сколько я наклеил. Я получил вдвое больше марок, чем следовало, а между тем заплатил лишь за должное количество. Я решил, что как только сдам бумаги, а это нужно было торопиться сделать, то сейчас же верну кассиру лишние марки. Но когда я получил квитанцию, то увидел рядом с собой хорошего знакомого, мы разговорились, и я ушел из отдела, совершенно забыв о марках. Но что-то как будто тянуло меня назад, словно я что-то забыл или чего-то не сделал. И уже пройдя минут пять, я вспомнил про марки. Быстро вернулся я в отдел и вошел в комнату кассира. Надо было видеть его радостное изумление, когда я рассказал ему историю с марками и передал ему остаток, сказав, что иначе у него был бы просчет. Он схватил мою руку и, сказав несколько раз «спасибо, спасибо», крепко пожал ее. Я повел плечами, ответив только: «Мне думается, что так должен был сделать и всякий честный гражданин». Но на сердце у меня было особенно легко и светло. И идя по улицам и площадям, кипевшим людьми, я думал — конечно, вне всякого сомнения, не я один так бы сделал. Это самый естественный поступок, самый обыкновенный. Но если это сделает человек для того, чтобы показать свое благородство, или заслужить похвалу, или даже рассчитывать на компенсацию, то это понятно. Но чем объяснить тот факт, что люди поступают так совсем не из корыстных побуждений, ни на что не рассчитывая, а вследствие какого-то внутреннего влечения к правдивости и честности? Если я не надеюсь на вознаграждение со стороны людей и даже бегу его, то, несомненно, я надеюсь, что буду вознагражден чем-то другим, а именно, в данном случае, миром душевным, спокойствием совести и сознанием правоты своего поступка. Иначе, не сделай я этого шага, я был бы наказан внутренним страданием, проистекающим из угрызений совести и жизнь моя, по крайней мере первое и может быть долгое время была бы отравлена. Значит, все-таки, человек чувствует себя в отношении честности ответственным или пред людьми, или пред Кем-то, кто должен ему воздать за его правдивость миром души. Если это будет отвлеченная мораль, сможет ли человек руководствоваться ею в ущерб себе?

30 октября 1923 г.
Несомненно, здесь нужно что-то более реальное, осязательное, даже больше, активно действующее, чем правила нравственности. Рассказывают, что одна императрица потеряла свой перстень и объявила, что всякий нашедший должен вернуть его в течение 30 дней. Но нашедший вернул его на 31-й день. И в ответ на угрозу смерти сказал: «Я вернул перстень нарочно так поздно, чтобы ты знала, что мы. христиане, делаем правду не из-за боязни наказания, но единственно потому, что на это воля нашего Бога, Который запрещает всякую неправду». («Неправду возненавидех и омерзих, закон же Твой возлюбих». Пс. 118, 163). Не естественнее ли всего именно на этой причине и остановиться? Бог живет в нашей душе и требует от нас исполнения «всякой правды». Но не унижается ли этим природа человека? Не уменьшаем ли мы этим цену свойственных душе человеческой нравственных стремлений?.. Мне думается, нисколько. Человек, естественно, начинает свое сознательное служение правде с того, что подчиняет свою волю Евангелию. Здесь еще можно сказать, что личность теряется; но при навыке делать правду потому, что так Бог велит, понемногу вырабатывается в человеке определенное отношение к правде, и человек начинает любить ее. Он открывает, что собственно говоря, ведь этот закон, говорящий ему «не укради», живет в нем самом, только откопать-то он его сразу не сумел. И вот, только тогда, когда сделает человек в себе это открытие, для него становится невозможным сомнение: быть или не быть честным, ибо — быть честным — это закон, условие его душевной жизни. Это нормальное состояние его души. Он любит эту правду и ей служит.
Недавно мне говорили: неужели перед тем, как сделать какое-нибудь доброе дело, мне нужно посмотреть в Евангелие или святых отцов? Неужели я не могу сделать его по влечению моей воли? Хотя этот вопрос относится, уже к области свободы воли, но здесь можно указать на одну сторону этого вопроса. Евангелие нужно нам для возрождения совести в высшем ее прjявлении. И первые истинные понятия честности мы черпаем в Евангелии, и возрастание нашей духовной природы идет именно под его покровом.
Но когда закон высшего порядка переходит в наше сердце, в нашу натуру, тогда уже душа не требует научения в каждом отдельном случае, восприявши общий дух евангельского доброделания, и не ради награды, а по любви к добру. Вообще же говоря, человек делает что-нибудь, и в частности добро, чтобы заслужить награду у людей или у Бога. Последняя же степень любви к правде ради самой правды — сильнее человека.

31 октября 1923 г.